Поезд идущий под откос

Поезда идут под откос

Евгений ШОЛОХ, специально для «К»

«Паровоз столкнулся со стадом коров»

Итак, полистаем местную хронику железнодорожных аварий, кои стали у нас случаться по мере строительства в 90-х гг. ХIХ в. Великой Сибирской железной дороги и пуском по ней первых поездов.

«На строящемся северном участке Уссурийской железной дороги у ст. Медвежьей на 606-й версте в воскресенье 12 января в 8 часов вечера произошло с человеческими жертвами крушение рабочего поезда, состоящего из паровоза, двух платформ и бака для воды (. ) От неизвестной причины платформы, подцепленные впереди, а за ними и паровоз сошли с рельсов и свалились с насыпи: паровоз в одну сторону, платформы в другую. Машинист Взоров убит, двое служащих ошпарены и еще двое ранены.

На северном участке Уссурийской ЖД произошло крушение поездов вследствие их столкновения. При этом были раздавлены насмерть машинист и кочегар. Это уже не первый случай аварий поездов на этом участке.

Получена информация о сходе поезда с рельс около реки Хор, шедшего из Хабаровска. Путь там, говорят, еще весьма плох.

Несколько дней назад произошло крушение на 229-й версте линии Южно-Уссурийской железной дороги. Сошел с рельс и свалился под откос паровоз балластного поезда. Убило кондуктора, ошпарило машиниста, который умер на другой день. Помощник его ранен. К месту крушения выехали следственная комиссия и начальник дороги.

На днях случилась новая авария на нашей железной дороге. У шедшего из с. Никольского (ныне Уссурийск. — Прим. авт.) пассажирского поезда близ ст. Надеждинская сошел с рельс паровоз и с ним четыре вагона. К счастью, обошлось без жертв.

В с. Никольском опять сошел с рельс паровоз. Сообщают, что он столкнулся со стадом коров. Получил увечье кочегар».

Полистав в местной прессе хронику 100-летней давности, пестрившую сообщениями о крушениях поездов на Дальневосточной окраине Российской империи, подумалось, что все эти ЧП, очевидно, происходили по той простой причине, что железная дорога еще не обкатана, строилась разношерстными людьми, в т.ч. и каторжниками, а машинисты поездов не имели необходимого опыта работы в местных условиях.

Однако, просматривая сообщения Российского телеграфного агентства (РТА) той поры, обнаружилось, что такая же печальная картина наблюдалась по всей матушке России: поезда на ее просторах сыпались под откос, словно кедровые шишки в осеннем лесу. Вот только несколько примеров, взятых за два месяца 1897 г.

Москва. Между ст. Старая Коломна и Луховицы Казанской ЖД на 113-й версте от Москвы пассажирский поезд №2, следовавший из Зарайска в Москву, налетел на отправляющийся с полустанции Черная товарный поезд № 247 и ударил его сзади. В товарном поезде разбито восемь груженых вагонов. В пассажирском поврежден паровоз, багажный вагон, незначительно пять пассажирских вагонов. Четыре пассажира ранено.

Симбирск. На ст. Пенбеба Сызранско-Вяземской ЖД произошло крушение пассажирского поезда, который сошел с рельс. Паровоз разбит вдребезги. Убит машинист, ранен кондуктор. Пассажиры и вагоны невредимы.

Москва. На Казанской ЖД на 180-й версте от Москвы оторвались на ходу от товарного поезда 24 груженых вагона. Идя под уклон обратно, они ударили на ст. Рязань в почтовый поезд, стоявший у платформы. В товарном разбито шесть вагонов и паровоз. В почтовом значительно повреждены багажный, почтовый и три вагона 111-го класса. Получили ушибы трое служащих и четыре пассажира.

Симферополь. На ст. Синельниково Севастопольской ЖД произошло крушение товарного поезда.

Екатеринославль. На ст. Шаровка ночью пассажирский поезд налетел на товарный. Разбиты почтовый, багажный и несколько вагонов 111-го класса и товарных. Сильно ранено четыре человека. Стенкой вагона придавило почтового чиновника и служителя.

Москва. Следовавший из Нижнего в Москву почтовый поезд № 3 не доходя до входного семафора столкнулся с порожним составом сборного поезда № 15. Разбиты паровозы и несколько вагонов. Пострадало пять человек: три новобранца, один пассажир и почтовый служащий.

Рига. Воинский поезд сошел с рельс между ст. Вокренгоф и Аэльба. 16 вагонов разбито. Около 100 нижних чинов и 2 офицера убиты. 60 нижних чинов ранено. Сегодня прокурор, товарищ прокурора, судебный следователь по особо важным делам направились на место происшествия.

Царя-батюшку даже не уберегли!

Да что там говорить о летевших под откос обычных поездах, когда даже самого российского самодержца уберечь от ЧП на железной дороге не смогли! В районе ст. Борки поезд государя императора, в котором находилась и его августейшая семья, потерпел крушение, и лишь чудом никто из царской семьи не пострадал. С тех пор ежегодно в день чудесного избавления его величества и августейшей семьи в Санкт-Петербурге в Исаакиевском соборе совершались Божественная литургия и молебствие, а также во всех столичных храмах и церквах при воинских частях от берегов Невы до Тихого океана.

Как видим, проблем с безопасностью железнодорожного движения тогда было не меньше, чем сегодня. К слову, тонули и горели в силу разных причин весьма часто и морские суда. А еще в России времен царя-батюшки бушевали пожары, уничтожающие дотла целые поселки и городские кварталы; одолевали империю разные стихийные бедствия: тайфуны, снежные циклоны, ураганные ветры, землетрясения и т.п.

За рубежом тоже было не все слава богу

Возможно, у кого-то сложилось впечатление, что различные происшествия, словно злой рок, преследовали только Россию. Однако это не так. Телеграммы РТА доносят до нас информацию из Франции, Великобритании, Германии и других стран о страшных пожарах в городах, кораблекрушениях, свирепствующих эпидемиях и также довольно часто — о летевших под откос поездах. Товарных, почтовых, пассажирских. Вот только несколько примеров из этих ЧП.

Париж. Пожаром в четверть часа уничтожен большой благотворительный базар, устроенный дамами аристократии в пользу бедных. Насчитывается до тысячи погибших, тела которых совершенно обуглены, многие серьезно ранены. Среди погибших герцогиня Аланская — сестра австрийской императрицы.

Бомбей. Произошла железнодорожная катастрофа на линии Борида. Погибло 5 человек. Тяжело ранено 24.

Берлин. В Саксонии сильное наводнение. На многих линиях железной дороги прервано сообщение. Много мостов и домов обрушено. Сотни человеческих жертв. Материальные убытки громадны.

Рим. Произошел взрыв в патронном складе. Извлечено на данный момент из-под развалин 46 трупов и 60 раненых в безнадежном состоянии.

Лондон. Страшный пожар уничтожил группу домов со 100 крупными складами. Убыток исчисляется в 4 млн фунтов стерлингов (сумма по тем временам — фантастическая. — Прим. авт.).

Прага. На ст. Гросбир между Будвисом и Пильзеном локомотив товарного поезда врезался сзади в пассажирский поезд. Разбито четыре пассажирских вагона, другие повреждены. Пять человек ранены тяжело и девять незначительно.

Копенгаген. В полночь скорый поезд из Гельсинира врезался на вокзале Гекторф, что недалеко от Копенгагена, в пассажирский поезд. 8 вагонов разбито, погибло 33 человека, в т.ч. 9 детей. На пути в Копенгаген умерло еще несколько человек.

Напоминаем, что все это происходило 100 с лишним лет назад — в 1897 г. И не было практически дня, чтобы телеграфные агентства, как и сегодня СМИ, не оповещали мир о новых трагедиях.

Но «Героев» так и не присвоили: Было бы не 28, а больше трупов. Как простые пассажиры спасли людей в пущенной под откос «Авроре»

Пассажиры скоростной «Авроры», когда произошло крушение, не стали беспокоиться о багаже, не стремились спастись первыми. Старались помогать друг другу, не оставались в стороне от беды. В итоге, хоть никого из них и не наградили «Героями», тем не менее они были самыми настоящими Героями — людьми, помогавшими друг другу.

В 1988 году скоростной поезд «Аврора» состоял из вагона-электростанции и выгонов «самолетного» типа. Экспресс, отличавшийся нетипичной для советских поездов сине-белой расцветкой, «бегал» со скоростью 180 км/ч.

«Аврора», которая обогнала в 1965 году «Красную стрелу», украшала передовицы газет того времени. В конце 1980-х вообще повсюду витал «ветер перемен», и потому технические рекорды встречали на «ура».

16 августа 1988 года, утро. Валентина Григорьева с двумя детьми торопится в Москву. Как назло, день не задался с самого начала. И соседей не могли дождаться в Ленинграде, чтобы ключи вернуть. Потом автобус опаздывал. А на вокзале уже надо было быть несколько минут как. Валентина Григорьева очень боялась опоздать на поезд.

Но все же после мелких неурядиц, волнений и суеты, Валентина и ее дети прибывают на вокзал. Ровно в четыре часа дня «Аврора» отправляется в Москву.

Не пошли за шоколадкой — и остались целы

«Мы ехали уже около двух часов. Кто-то из пассажиров принес из вагона-ресторана знаменитый советский шоколад «Вдохновение». Мама предложила: давай сходим за шоколадом, — вспоминает события того дня дочка Валентины — Ксения. — Но было так жарко, что идти не хотелось».

Пожар из вагона-ресторана перекинулся на другие вагоны. На тот момент пожарные машины не смогли оперативно добраться до места. Фото: скрин с Twitter

Позже она поймает себя на мысли: «Хорошо, что не пошли. Вагон-ресторан сгорел едва ли не весь».

«Недалеко от Бологого наш вагон сильно затрясло, он накренился и замер, — вспоминает Валентина. — У нас сильных разрушений и раненых не было. Мальчик потерял ботинок, ему дружно его вернули».

11:00, Москва. Машинист путеизмерительного вагона № 203 только что отправил срочную телеграмму путейцам из Бологого. Утром он расшифровал ленту прохода своего вагона из Ленинграда в Москву и увидел проблемы на 307-м — 308-м километрах. В телеграмме он требовал ограничить скорость движения поездов до 25 км/час.

16:00, перегон Березайка — Поплавенец, 307-й км. Заступив в смену, старший дорожный мастер совершал ежедневную рутинную работу — обходил и выправлял железнодорожные пути. Перегон Березайка — Поплавенец был слабым местом Октябрьской железной дороги. Как потом станет известно, его несколько лет не ремонтировали. На рельсовых стыках крепеж был разболтан, где-то отсутствовали фиксирующие гайки, рельсовые линии перекошены. Починка при высоких температурах создавала риск появления новых неровностей. Но перекос был сильным, и старший мастер решил чинить.

17:00, ж/д станция Бологое. Телеграфист станции Бологое, вспомнив о полученной из Москвы телеграмме, неторопливо отнес ее в отдел пути.

18:25, перегон Березайка — Поплавенец. «Аврора» терпит крушение. С рельсов сошли все 15 вагонов поезда. В опрокинувшемся вагоне-ресторане от кухонной плиты произошло возгорание. Огонь быстро охватил весь вагон, перекинулся на соседние и побежал по электропроводам.

«Если что, ребенка заберу в свою семью»

Раненые, напуганные люди выбирались из вагонов. Про сумки и багаж не думали, помогали соседям выбраться из-под завалов, передавали детей в окна.

«Я достала из чемодана простыни, разорвала их, промыла и забинтовала рану, — делится воспоминаниями Валентина. — Поскольку после университета я была медсестрой запаса, медицинскую помощь оказывала вполне профессионально».

Мысли, признается она, были на удивление спокойными и ясными. Вот принесли маленькую годовалую девочку. «Что, если ее родители не найдутся? Не страшно, мы ее оставим в нашей семье», — размышляла Валентина.

К счастью, мама малышки нашлась, и у Валентины забрали девчушку.

Когда произошла трагедия в Шереметьево, пассажиры, по рассказам очевидцев, старались вынести свой багаж. Кто-то из-за этого не успел выйти. При крушении «Авроры» пассажиры помогали друг другу. Фото: globallookpress.com

«Каждый нашел себе дело: женщины собирали постельное белье, воду и перевязывали раненых. Мужчины выламывали окна в поврежденных вагонах, чтобы освободить оставшихся там заложников, — вспоминает Ксения, ее цитирует «АиФ». — Мне запомнилась женщина с сильно порезанным лицом. Она очень переживала за свой внешний вид, рыдала, ходила и просила у всех зеркало. Зеркало ей не давали».

Пользователь lesorub6 тоже поделился своими воспоминаниями о том дне.

«Будучи ребенком, ехал на этом поезде. Слегка дремал. Потом вагон очень сильно затрясло. Потом помню, что лежу в проходе между креслами… Несколько мужчин, встав на кресла, пытались ногой выбить окна, меня передали через выбитое окно на улицу. Меня отвели сидеть под каким-то кустом, а мама пошла помогать».

За водой — по болоту

Пожар из вагона-ресторана перекинулся на другие вагоны. На тот момент пожарные машины, спешившие из Бологого, Вышнего Волочка, Удомли и Боровичей, не смогли оперативно добраться до места — всему виной была болотистая местность.

Пожарный поезд, вышедший к месту крушения, быстро исчерпал запасы воды из-за большого масштаба пожара.

В итоге, чтобы добыть воду на тушение огня, было организовано постоянное движение пожарных автомобилей от водоисточника, находящегося примерно в двух километрах от места аварии, до ближайшего места, к которому можно было подъехать.

С запуском новых поездов «Сапсан» устаревшая «Аврора» оказалась лишней на линии. Фото: globallookpress.com

«Это место было примерно в 150-200 метрах от железнодорожного полотна, а потом — сплошной болотистый участок, где глубина воды достигала местами 50-60 см», — вспоминают спасатели.

Пожарным пришлось сделать проход по этому участку из срубленных деревьев и проложить рукавные линии для подачи воды для тушения пожара.

Как только весть о крушении «Авроры» начала распространяться, люди заговорили о том, что количество погибших — почти 80% пассажиров. Но это было неправдой. Согласно официальным данным, погибли 28 человек и ранены 122. На месте крушения жертвам аварии был установлен скромный мемориал.

После крушения «Авроры» ее вагоны были модернизированы, а время в пути увеличилось до 5 часов 30 минут. В апреле 2010 года легендарный поезд, перевозивший пассажиров более сорока лет, совершил последний рейс. С запуском новых поездов «Сапсан» устаревшая «Аврора» оказалась лишней на линии.

Поезд идущий под откос

Далекие годы (Книга о жизни)

Книга о жизни. Далекие годы

Недавно я перелистывал собрание сочинений Томаса Манна и в одной из его статей о писательском труде прочел такие слова:

«Нам кажется, что мы выражаем только себя, говорим только о себе, и вот оказывается, что из глубокой связи, из инстинктивной общности с окружающим, мы создали нечто сверхличное. Вот это сверхличное и есть лучшее, что содержится в нашем творчестве».

Эти слова следовало бы поставить эпиграфом к большинству автобиографических книг.

Писатель, выражая себя, тем самым выражает и свою эпоху. Это — простой и неопровержимый закон.

В книге помещено шесть автобиографических повестей:

«Далекие годы», «Беспокойная юность», «Начало неведомого века», «Время больших ожиданий», «Бросок на юг» и «Книга скитаний». Все они связаны общим героем и общностью времени. Повести эти относятся к последним годам XIX века и к первым десятилетиям века нынешнего.

Для всех книг, в особенности для книг автобиографических, есть одно святое правило — их следует писать только до тех пор, пока автор может говорить правду.

По существу творчество каждого писателя есть вместе с тем и его автобиография, в той или иной мере преображенная воображением. Так бывает почти всегда.

Итак, написано шесть автобиографических книг. Впереди я вижу еще несколько книг такого же рода, но удастся ли их написать — неизвестно.

Я хочу закончить это маленькое введение одной мыслью, которая давно не дает мне покоя.

Кроме подлинной своей биографии, где все послушно действительности, я хочу написать и вторую свою автобиографию, которую можно назвать вымышленной. В этой вымышленной автобиографии я бы изобразил свою жизнь среди тех удивительных событий и людей, о которых я постоянно и безуспешно мечтал.

Но независимо от того, что мне удастся написать в будущем, я бы хотел сейчас, чтобы читатели этих шести повестей испытали бы то же чувство, которое владело мной на протяжении всех прожитых лет,- чувство значительности нашего человеческого существования и глубокого очарования жизни.

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Я был гимназистом последнего класса киевской гимназии, когда пришла телеграмма, что в усадьбе Городище, около Белой Церкви, умирает мой отец.

На следующий день я приехал в Белую Церковь и остановился у старинного приятеля отца, начальника почтовой конторы Феоктистова. Это был длиннобородый близорукий старик в толстых очках, в потертой тужурке почтового ведомства со скрещенными медными рожками и молниями на петлицах.

Кончался март. Моросил дождь. Голые тополя стояли в тумане.

Феоктистов рассказал мне, что ночью прошел лед на бурной реке Рось. Усадьба, где умирал отец, стояла на острове среди этой реки, в двадцати верстах от Белой Церкви. В усадьбу вела через реку каменная плотина гребля.

Полая вода идет сейчас через греблю валом, и никто, конечно, не согласится переправить меня на остров, даже самый отчаянный балагула извозчик.

Феоктистов долго соображал, кто же из белоцерковских извозчиков самый отчаянный. В полутемной гостиной дочь Феоктистова, гимназистка Зина, старательно играла на рояле. От музыки дрожали листья фикусов. Я смотрел на бледный, выжатый ломтик лимона на блюдечке и молчал.

— Ну что ж, позовем Брегмана, отпетого старика,- решил наконец Феоктистов.- Ему сам черт не брат.

Вскоре в кабинет Феоктистова, заваленный томами «Нивы» в тисненных золотом переплетах, вошел извозчик Брегман — «самый отпетый старик» в Белой Церкви. Это был плотный карлик-еврей с редкой бородкой и голубыми кошачьими глазами. Обветренные его щечки краснели, как райские яблоки. Он вертел в руке маленький кнут и насмешливо слушал Феоктистова.

— Ой, несчастье! — сказал он наконец фальцетом.- Ой, беда, пане Феоктистов! У меня файтон легкий, а кони слабые. Цыганские кони! Они не перетянут нас через греблю. Утопятся и кони, и файтон, и молодой человек, и старый балагула. И никто даже не напечатает про эту смерть в «Киевской мысли». Вот что мне невыносимо, пане Феоктистов. А поехать, конечно, можно. Отчего не поехать? Вы же сами знаете, что жизнь балагулы стоит всего три карбованца,- я не побожусь, что пять или, положим, десять.

— Спасибо, Брегман,- сказал Феоктистов.- Я знал, что вы согласитесь. Вы же самый храбрый человек в Белой Церкви. За это я вам выпишу «Ниву» до конца года.

— Ну, уж если я такой храбрый,- пропищал, усмехаясь, Брегман,- так вы мне лучше выпишите «Русский инвалид». Там я по крайности почитаю про кантонистов и георгиевских кавалеров. Через час кони будут у крыльца, пане.

В телеграмме, полученной мною в Киеве, была странная фраза: «Привези из Белой Церкви священника или Ксендза — все равно кого, лишь бы согласился ехать».

Я знал отца, и потому эта фраза тревожила меня и смущала. Отец был атеист. У него происходили вечные столкновения из-за насмешек над ксендзами и священниками с моей бабкой, полькой, фанатичной, как почти все польские женщины.

Я догадался, что на приезде священника настояла сестра моего отца, Феодосия Максимовна, или, как все ее звали, тетушка Дозя.

Она отрицала все церковные обряды, кроме отпущения грехов. Библию ей заменял спрятанный в окованном сундуке «Кобзарь» Шевченко, такой же пожелтевший и закапанный воском, как библия. Тетушка Дозя доставала его изредка по ночам, читала при свече «Катерину» и поминутно вытирала темным платком глаза.

Она оплакивала судьбу Катерины, похожую на свою собственную. В сырой роще-леваде за хатой зеленела могила ее сына, «малесенького хлопчика», умершего много лет назад, когда тетушка Дозя была еще совсем молодой. Этот хлопчик был, как тогда говорили, «незаконным» ее сыном.

Любимый человек обманул тетушку Дозю. Он бросил ее, но она была ему верна до смерти и все ждала, что он возвратится к ней, почему-то непременно больной, нищий, обиженный жизнью, и она, отругав его как следует, приютит наконец и пригреет.

Словари

I несов. неперех.

1. Двигаться, передвигаться в каком-либо одном направлении (об округлом предмете или о предмете на колесах, на полозьях).

отт. Скользить по наклонной поверхности.

2. Течь, струиться (о жидкости).

отт. Скатываться каплями (о слезах, поте).

Плавно и непроизвольно передвигаться в пространстве или во времени.

отт. Передвигаться по небосклону (о небесных светилах).

Проходить, протекать (о времени).

отт. Приближаться к концу.

II несов. неперех.

1. Скользить, передвигаясь, по гладкой поверхности.

Стремительно перемещаться (о средствах передвижения).

III несов. неперех. разг.

Разноситься, раздаваться (о звуках, словах и т.п.).

КАТИ́ТЬСЯ, качусь, катишься, несовер. (срн. кататься).

1. Двигаться в каком-нибудь одном направлении (о круглом, вращающемся предмете, повозке или о ком-нибудь в повозке и т.п.). «Катятся ядра, свищут пули.» Пушкин. Катится тарантас. Дети катятся на салазках с горы.

2. Стремительно, быстро двигаться, ехать, итти (разг.). «Как раз в то время, когда он катился по лестнице, вошла Варенька.» Чехов.

3. Течь, струиться (о плавном движении жидких тел; книжн.). Катятся волны одна за другой. «По морщинам щек одна за другой катились слезы.» Максим Горький. По склону горы катится ручей.

4. перен. О всяком плавном и непроизвольном движении в пространстве или чередовании во времени. Солнце катится по небу. День катится за днем. «Луна катится в зимних облаках.» Лермонтов.

5. повел. катись, катитесь употр. в знач. убирайся (убирайтесь) вон (вульг.). Катись отсюда!

КАТИ́ТЬСЯ, качусь, катишься; несовер.

1. Двигаться, вращаясь или скользя по какой-н. поверхности, а также передвигаться на колёсах. Мяч катится по площадке. Катятся волны, валы. Автомобиль катится по дороге.

2. (1-ое лицо и 2-е лицо не употр.), перен. О раскатистых звуках: раздаваться. Катятся громовые раскаты.

3. перен. Течь, струиться. Слёзы катятся из глаз.

4. катись, катитесь. То же, что убирайся, убирайтесь (см. убраться в 3 знач.) (прост.) Катись отсюда!

КАТИ́ТЬСЯ качу́сь, ка́тишься и (устар.) кати́шься; нсв.

1. Вращаясь, двигаться, перемещаться в каком-л. одном направлении (об округлых предметах). Катились деревянные шары, сбивая расставленные кегли. Со звоном катится по асфальту железный обруч. // Скатываться, соскальзывать по наклонной поверхности. По склону горы катились камни.

2. Передвигаться, ехать (о колёсных средствах передвижения). Вагоны катились всё быстрее. Машины плавно катятся по дороге.

3. Быстро двигаться, скользя по льду и т.п. (о санях, лыжах, коньках); бежать на коньках, лыжах или ехать на санках. Сани хорошо катятся по наезженной колее. К. с горы на санках, лыжах. К. по льду на коньках.

4. Разг. Быстро идти, бежать. Впереди охотника весело катится собака. // Двигаться сплошной массой. По шоссе катилась толпа беженцев.

5. Разноситься, раздаваться (о звуках). Катятся громовые раскаты. Эхо катится по лесу.

6. Течь, струиться. Река катится вдаль. Катятся на берег морские волны. // Стекать каплями (о поте, слезах). Пот со лба катится градом. Слёзы катились из глаз.

7. Проходить, протекать (о времени). Дни катятся за днями. // к чему. Приближаться к концу, клониться. День катился к вечеру. Жизнь катится к закату (кончается).

8. Двигаться, перемещаться по небосводу (о светилах). Луна уже катилась по небу. Солнце катилось к закату.

◊ Кати́ться по́д гору. Об ухудшающемся положении дел. Кати́ться по наклонной плоскости (см. Накло́нный).

◁ Кати́сь; кати́тесь, повел. в зн. межд. Грубо. Убирайся (убирайтесь) вон. Катись отсюда по добру-поздорову! Катись колбасой (колбаской) по Малой Спасской. Катись к чёртовой матери.

качу́сь, ка́тишься и (устар.) кати́шься; несов.

1. Вращаясь, двигаться, перемещаться в каком-л. одном направлении (об округлых предметах).

Кольцо катится и звенит, Жених дрожит бледнея. Пушкин, Жених.

Несколько уже пожилых немцев играли в кегли; со стуком катились деревянные шары. Тургенев, Ася.

Катились с камней бревна, гулко сшибались, громыхая и бухая. Астафьев, Перевал.

Скатываться, соскальзывать по наклонной поверхности.

По наклонным доскам, спущенным из вагонов, непрерывным потоком катились на землю кирпичи. Куприн, Молох.

По склону сопки из-под конских копыт катились с шуршанием камни. Седых, Даурия.

Передвигаться, ехать (о колесных средствах передвижения).

[Поезд] неторопливо катился по длинному одноколейному пути железной дороги. Новиков-Прибой, Цусима.

Машины плавно катились по дороге. Фадеев, Молодая гвардия.

Разноситься, раздаваться (о грохоте, гулких звуках и т. п.).

Эхо тяжело катилось вдоль обрывов. Катаев, Катакомбы.

В темноте чувствовалось напряженное движение, катился глухой шум. Паустовский, Героический юго-восток.

Быстро идти, бежать.

Со всей улицы катятся ребятишки. М. Горький, В людях.

По лестнице капитан спускается тяжело и неохотно —. Чанг [пес] катится довольно быстро. Бунин, Сны Чанга.

Двигаться сплошной массой.

За колонной новобранцев темной массой катилась толпа женщин и стариков. М. Алексеев, Солдаты.

Навстречу по шоссе Луцк-Ровно катился беспорядочный поток гражданских людей, эвакуированных на восток. Рокоссовский, Солдатский долг.

4. Быстро двигаться, скользя по льду и т. п. (о санях, лыжах, коньках), а также бежать на коньках, лыжах или ехать на санках.

Кабы они, санки, и на гору сами вкатывались. А то с горы катятся, а на гору — никак. Гайдар. Дальние страны.

[Кити], тупо поставив узкие ножки в высоких ботинках, видимо робея, катилась к нему. Л. Толстой, Анна Каренина.

Еще несколько кругов! Еще немного! Я еле-еле качусь, а Прошин предлагает еще —! Отказаться не имею права. Гришин, 500 метров.

5. Течь, струиться.

Река торопливо катилась вдаль, звучно плескалась о берег. М. Горький, Дед Архип и Ленька.

И кажется, исчезнет вовсе, Не возвратится никогда Катящаяся в час отлива Неудержимая вода. Мартынов, Ты видел ли, как в час отлива.

Стекать каплями (о поте, слезах).

Пот катился с меня градом. Л. Толстой, Детство.

По щекам ее [Муси] катились обильные блестящие слезы. Крымов, Танкер «Дербент».

6. Быстро проходить, протекать (о времени).

[Самозванец:] Как медленно катился скучный день! Пушкин, Борис Годунов.

Один за другим, как волны Алакуля, катились дни, месяцы, годы. Катились, не задевая Григория, будто обходили его стороной. А. Иванов, Повитель.

Приближаться к концу, клониться.

День катился к вечеру, и деревенская улица заполнилась людьми. Баруздин, Первое апреля — один день весны.

7. Двигаться, перемещаться по небосводу.

Луна уже катилась по небу. Лермонтов, Тамань.

Тишина обнимает его [Лаврецкого] со всех сторон; солнце катится тихо по спокойному синему небу. Тургенев, Дворянское гнездо.

8. повел. кати́сь (кати́тесь). прост.

Убирайся (убирайтесь) вон.

— Катись ты отсюда, друг, подобру-поздорову! — крикнул Нырков. Чаковский, У нас уже утро.

[Зилов (вслед уходящим):] Вот и прекрасно! Катитесь к чертям собачьим! Знать вас больше не желаю! Вампилов, Утиная охота.

катись колбасой (колбаской)

Бюрократ подымет глаза от бумажных копаний и скажет внятно: — Катись колбасой! Маяковский, Рифмованные лозунги.

— Катись колбаской! — проводил их [дозорную смену] Морозка и с завистью посмотрел вслед. Фадеев, Разгром.

ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Последний из удэге

НАСТРОЙКИ.

СОДЕРЖАНИЕ.

СОДЕРЖАНИЕ

• 1
• 2
• 3
• 4
• » .
• 114

Александр Александрович Фадеев

Последний из удэге

Весной 1919 года, в самый разгар партизанского движения на Дальнем Востоке, Филипп Мартемьянов, забойщик Сучанских угольных копей, и Сережа Костенецкий, сын врача из села Скобеевки, пошли по деревням и по стойбищам проводить выборы на областной повстанческий съезд.

Больше месяца бродили они по синеющим тропам, по немым таежным проселкам. 22 мая утром они проснулись на чердаке крестьянской избы в лесной деревушке Ивановке, верстах в тридцати от приморского уездного города Ольги. В отверстие меж потолком и крышей глянули на них облитая солнцем осиновая роща и очень яркий клочок голубого неба.

Мартемьянов вспомнил, что в этот день, двадцать пять лет назад, он на глазах целой толпы убил в запальчивости человека, которого следовало бы убить и в более спокойном состоянии. Сережа вспомнил, что в этот день, год назад, за несколько недель до белого переворота, он был исключен из шестого класса гимназии за организацию ученической забастовки. Мартемьянов был человек уже пожилой, виски у него были совсем седые, Сережа — большерукий подросток с черными глазами. События эти были самыми значительными в их жизни.

Они не нашли нужным поделиться друг с другом своими воспоминаниями и, наскоро одевшись, спустились в избу.

Крестьянина, принявшего их на постой, звали Иосиф Шпак. На местном путаном наречии, смешавшем все российские говоры, фамилия эта значила не то скворец, не то воробей. Но фамилия эта не шла к нему: крестьянин был костляв, высок, лицо имел худощавое, длинное, в мужественных продольных морщинах, в длинной бороде, такой запущенной и грязной, что казалась она слепленной из отдельных клочков, глаза голубые, покорные, с одним вывороченным бескровным веком на правом. Лет ему было уже далеко за сорок, и говорил он и двигался не торопясь, точно познал тщету даже самых поразительных и бескорыстных человеческих усилий.

В деревне звали его больше Боярином, прозвищем, данным ему в насмешку за то, что в молодости он частенько брался за крупные неосуществимые дела, по нескольку дел зараз: вроде бондарного ремесла, выделки кож или мази для колес, каких-нибудь лыжных заготовок (‘лыжи сю зиму дорога должны пойти’, — говорил он), но ничего у него не выходило, и был он при большой семье самым маломощным хозяином в этой и вообще-то нищей деревушке. Сереже и Мартемьянову обидно и жалко было смотреть, как, жадничая над их салом, оставляя на нем следы своих грязных пальцев, Боярин мелко-мелко крошил его на сковороду тем самым ножом, которым только что чинил лапти.

Боярина, как человека бывалого и ничем не рискующего, да вдобавок еще отца двух партизан, избрали в этот день делегатом на съезд. И он же вызвался провести своих постояльцев до Ольгинского перевала.

Вышли они на рассвете, когда допевали уже третьи петухи и видны стали свернувшиеся в лопухах росистые оловянные капли.

Всю дорогу до перевала Мартемьянов был молчалив, рассеян, все забегал вперед, по-стариковски налегая на пятки; рассматривал тропу, деревья, — его широкое, в редких рябинах лицо, заросшее жесткой рыжеватой щетиной, было чем-то озабочено. Сережа заметил его беспокойство уже под самым перевалом: Мартемьянов стоял возле серого кривого дуба и, в волнении обламывая кусты вокруг, ковырял пальцем какую-то старинную ржавую засечку; через минуту его солдатская шапка и порыжевшая от солнца спина мелькали где-то далеко от тропы.

— Интересуется, — равнодушно сказал Боярин.

Пождав Мартемьянова и не дождавшись, они вдвоем взошли на перевал, на солнечный счастливый юр, и море раскрылось перед ними, оранжево дымясь.

Горный отрог распадался тут на множество мелких отрожков, несших к морю зубчатые стены лиловых хвойных чащ. И до самого моря, все расширяясь и расцветая, стлались промеж них душистые пади, распадки, полные яркой зелени — дубовой глянцевой плотной листвы, красноватых кленов, тисов, орешников; внизу, вдоль реки, вилась кудрявая верба, исходящая пушистым розовым семенем; цвела черемуха; березовые девственные рощи, волнуясь и блистая корой, толпились по опушкам солнечных лугов, по лугам неслышно бродили облачные тени.

На ближней стороне залива в виде удлиненной подковы Сережа с трудом различил какие-то едва проступающие сквозь кусты строеньица: игрушечную колокольню, пакгаузы.

— Пост святой Ольги, как называли ранее, — пояснил Боярин. — С семнадцатого году город считается. Только какой уж там город: там и домов-то — раз, два, и обчелся…

‘Так вот она какая Ольга. ‘ — подумал Сережа: он был столько наслышан об этом военном поселении, о том, что за обладание им велись ожесточенные бои, и вдруг — незначительная деревушка, примечательная только своей колокольней да цинковыми пакгаузами…

Но так прекрасны были солнечные долины, веером распростершиеся перед ним, точно перья гигантского павлиньего хвоста, радужные концы которых спускались в голубую воду, и так приятно было ощущение усталости, влажного ветра на щеках, тяжести винчестера — настоящего охотничьего винчестера — за плечами, а главное, так еще свежо, так ново было все, что он пережил за последние недели, — весь их страннический путь через леса, перевалы, болота; таинственные ночи у костров, полные безликих шорохов, трепета совиных крыл, далекого звучания падающей воды или осыпающегося щебня; ночи на заброшенных хуторах, на туземных стойбищах, пахнущих дымом и невыделанной кожей; золотисто-розовый туман по утрам, за которым внезапно открывались зеленеющие пашни, поднятые с весны поскотины, шумные села, кипящие вооруженным народом, бурные крестьянские сходы, вереницы подвод, беспрерывная смена лиц и событий, в которой особенно весело было ловить на себе быстрые любопытные взгляды из-под какого-нибудь ситцевого платочка, — так молодо и волнующе необычно было все это, что мимолетное разочарование тут же покинуло Сережу, и смешанное чувство восторга, беспредметной жалости, любви ко всему овладело им.

— У нас через эту Ольгу в аккурат переселение было, — говорил Боярин медлительным глуховатым голосом, не замечая, что Сережа не слушает его. — Привезли нас тоже вот на пароходе, да в аккурат, где те сараи с цинка, и выгрузили. Ну, да сараев тогда этих, например, не было, церкви тоже; одне только деревянные бараки да десятка два хатенок. Было-то это давненько, годов уже не менее осьмнадцати, а то и более… Якорь спустили вон там, подале, услали лодку, а нам сперва не дают: обождите, мол, начальство пачпорта проглядит. Что ж, проглядит — проглядит, ладно… Молодым-то ребятам и горя мало, вроде как даже интересно, а старики, уж они видют: горы да лес — и боле нет ничего… ‘Вот тебе, думают, и Зеленый Клин!’ С нами на пароходе хохлы ехали, семьи четыре, — мы-то сами воронежские, а то хохлы, — так они всю дорогу гундели: ‘О це ж Зелений Клин, да коли ж Зелений Клин! Да там трава с чоловика, да там с винограду аж деревья гнутся, да там земля чорна на сажень. ‘ Ай, дураки-и… Ха. Тьфу. — И Боярин вдруг крепко выругался, махнул костлявой рукой, похожей на конскую берцу, и даже топнул.

Сережа с удивлением посмотрел на него.

— Ну, хорошо-о… А уже, как сказать, холода были, — ежели бы дома, самое бы молотить. Одежонка у нас плохонькая, а мы все на борте стоим, за перильца держимся, все на берег смотрим… Когда — глядим, плывет наша шлюпчонка, везет двоих. Один такой вроде маленький, седенький, весь в пуговицах, а другого что-то не упомню, только, видать, помоложе. Взойшли они на трапу, побалакали с капитаном: то, се — да к нам. Тут бабы наши вперед: просить. И, правда, уж замучились все. У других ребята грудные — в аккурат на пароходе родились: как-никак, а более двух месяцев всеё дороженьки — тоже надо подумать. Ну, баб маленько пооттерли. ‘Хто вас плепровождает?’ — спрашивают. Мы со страху и не разобрались, — а шут его знает, чего им там! — стоим, молчим. ‘Старшина-то у вас есть?’ У нас, правда, был один вроде за старшину, его еще в Одессе выбрали, — мужик тоже из нашей деревни. Теперь-то уж он помер. Пуня — фамилия ему была, а звать не то Астафей, не то Ефсифей — чудное такое прозвание… Вот он и выходит: ‘Здесь, говорит, старшина’. — ‘А пачпорта, говорят, в порядке?’ И… пошла канитель!

Боярин вздохнул, почесал под рубахой, вспоминая все новые и новые подробности своего переселения… Нет, все это было совсем не то, о чем ему нужно было говорить.

Не мог он рассказать о том, как безземельные воронежские мужики, обремененные семьями да вшами, совершили этот гигантский рейс вокруг Аравии и Индии в поисках новой родины — ‘садить села на сыром кореню’, как в летописной древности. Какими райскими красками были расписаны им эти новые земли с саженными назьмами, безграничными покосами, тучнеющие под тяжестью своих плодов… И как велико было разочарование.

Лучшие земли были уже заняты сибирскими староверами, поднявшими по ста десятин и более. Вместо жирного российского чернозема — тонкие пласты перегноя, выпахавшегося в первые же годы, родившего только сорные травы. Вместо баснословных покосов — мокрый кочкарник, покрытый резучкой и кислыми злаками… А вода — каждый год сносившая в море плоды нечеловеческих трудов, а гнус — доводивший до бешенства людей и животных, а зверь — ревевший по ночам у самых землянок, — нет, это были совсем, совсем не райские земли. И тайга в ее буйном великолепном цветении, так глубоко поражавшая Сережу своим великолепием, — как хищный враг, как вор, противостояла людям.

— А где же тут Гиммеровские рудники? — спросил Сережа, глядя с невольной брезгливой жалостью на то, как развешивает Боярин на солнце вонючие ветошки, разминает пальцами свои потные, белые, грязные ступни.

— Какие там рудники! — безнадежно отозвался Боярин. — Железные, что ли? Да, доставали тут руду, копали ямы… отседа не видать их. Это — вон за тем хребтиком и туда подале, к святому Владимиру… Тут у нас святые все, — вставил он с хитроватой усмешкой, и лицо его сразу было поумнело, но обычное выражение покорности и ленивого всезнайства тотчас же вернулось к нему. — У него все больше китайцы работали, русские мало. А как восстание пошло, и китайцы сбегли: должно, в хунхузы подались. Теперь все народное будет, — закончил он не совсем искренне, желая угодить слушателю.